– Сегодня погрелись дольше обычного, – заметил Иден, когда они оказались в прохладном и просторном вестибюле седьмого этажа. В ожоговых отделениях всегда поддерживается повышенная температура воздуха, так как пациенты очень чувствительны к холоду. Ведь в организме нарушается терморегуляция.
– Да, задержались мы. Время для посещений. Родственники уже здесь, – сказала Ханна.
– Ого! Тогда пора исчезать. Матушка нашего юного пиротехника проявляет излишнюю настойчивость. От врачей не отходит, задает по нескольку раз одни и те же вопросы, ответов не слышит.
Я знаю, что это нервы, но никак не могу приспособиться к такому поведению. Стоит проявить слабость, и завязнешь с ней на полчаса. Вчера я именно так и попался. Самое нелепое, что после этой «обстоятельной» беседы она едва успела к сыну!
– А не она ли приехала на том лифте? – тихонько спросила Ханна.
– О небо! Она! Все, я пропал.
– Спокойно! Другой лифт идет вниз. Успеем! Ханна и Хартфилд почти вбежали в пустой лифт.
Иден, торопясь нажать кнопку, случайно задел Ханну рукой. Прикосновение было мимолетным, но почему-то вызвало у женщины трепет, который она постаралась скрыть. Впрочем, Хартфилд и так ничего не заметил бы. Двери лифта бесшумно замкнулись; нежелательной встречи с миссис Гарднер удалось избежать. Смятение Ханны, удивившее ее саму, рассеивалось.
– Вообще я не любитель сторониться общения с родственниками своих пациентов.
– Конечно, только…
– А вы ловкий конспиратор, как я заметил. Что, приходилось уже встречаться с ней?
– Лично – нет. Но я была свидетельницей, как в прошлую пятницу она вцепилась в Элисон. Вы правы. Хватка у нее мертвая. Сама ничего не слушает и не слышит. Только хуже делает и себе, и сыну.
– Даже лифт, оказывается, согласен с нами. Хотя это транспорт своенравный. Ни разу не видел, чтобы он открылся перед тобой без вызова! Нам сделали исключение!
Ханна засмеялась.
Оба постепенно сбрасывали с себя напряжение трудового дня.
– Ну что, по домам? – неторопливо спросил Иден, когда они проходили через фойе первого этажа.
– Да. Надо еще такси найти.
– Такси? Значит…
– Значит, машины у меня до сих пор нет, – подхватила Ханна, но тон ее был невеселый. – На городском транспорте добираться ни времени, ни сил не хватит. Так что в ближайшие выходные я во что бы то ни стало должна раздобыть себе средство передвижения. На такси я уже целое состояние проездила.
– А сестра не оставила вам свою машину?
– У нее был мопед. На нем было удобно ездить из дома в районную поликлинику, где она работала. Но она продала его, когда…
Ханна запнулась.
– …Когда они уехали в Куинслэнд, – закончил вместо нее Хартфилд.
– Да.
Щекотливая тема все-таки всплыла. Ханна мысленно упрекнула себя, что не почувствовала «опасности», не увела заранее разговор в нейтральную сферу. Но Хартфилд промолчал. Неожиданно Ханна увидела на улице, прямо у стеклянных дверей, такси. Пассажир расплачивался. Она бросилась к машине, пока ее не перехватили.
– Подождите! – остановил Ханну голос Хартфилда.
– Ой, что вы, такси уйдет!
– Ну и пусть. Я вас подвезу. Вам в Мелроуз, так? Мне это почти по пути.
Она замешкалась в растерянности. Это очень любезно с его стороны, только…
Вопрос решился сам собой: в такси проворно уселась дородная дама, а пелена, которую Ханна сначала приняла за туман, оказалась стеной проливного дождя. Он так и не прекратился с утра. Резкие порывы ветра довершали картину. На тротуаре в ожидании такси стояли еще два человека. Присоединяться к этой компании не было никакого желания.
– Подвезете? Прекрасно. Большое спасибо, – улыбнулась Ханна.
– Тогда ждите здесь. Мокнуть обоим нет никакого смысла.
– Вы забыли, что я восемь лет прожила в Лондоне? Дождь для меня родная стихия.
– В случае дождя каждый лондонец как фокусник вытаскивает зонт – кто из портфеля, кто из кармана, кто из рукава. Теперь зонты складываются до размера карточной колоды. Только самые консервативные граждане ходят с зонтом-тростью. У нас, в Канберре к таким фокусам не привыкли. Ну что, есть у вас зонт?
– Нет, я…
– Так я и думал. Тогда стойте и ждите.
Он ушел так быстро, что Ханна не успела что-либо возразить. Она стояла в нерешительности, поджидая, когда из плотной дождливо-сумеречной завесы появится бордовый автомобиль. Ее разрывали противоречивые чувства. С одной стороны, была опасность разговора о Стиве и Джине, с другой… С другой стороны, Ханне почему-то приятно было думать, что еще пятнадцать—двадцать минут она проведет в обществе этого человека, в теплой, комфортной машине, беседуя на отвлеченные темы. В больнице они говорили сугубо профессионально. Интересно, что представляет собой Иден Хартфилд как человек, а не как врач, мелькнуло у нее в голове, и она вздрогнула:
– Черт возьми, уж не увлеклась ли я… Подъехал Хартфилд. Ханна быстро вскочила в машину, но за эти несколько секунд дождь успел покрыть ее пышные темные волосы сеткой мелких серебристых бисеринок.
– Надо же, как поливает! Вы, наверное, промокли, пока ходили на стоянку, – заметила девушка, покосившись на влажные следы дождя на его пиджаке, который он снял и повесил на плечики в глубине салона.
– Я сейчас включу «печку». Высохнем и согреемся, – отозвался Хартфилд.
Ханна поежилась, сознавая, что действительно замерзла: легкий жакет – не лучшая одежда при такой погоде, а тонкая черная юбка не закрывала и коленей. Она пыталась ее одернуть, но безуспешно.
Когда автомобиль выезжал на автостраду, в салоне было уже совсем тепло. Ханна расслабилась, уселась поудобнее… и вдруг поняла, что голодна.